Ночь была прекрасная. На всей территории королевских садов - ни души. Практически мертвая тишина, нарушаемая едва слышным шелестом веток деревьев и слабым дыханием ветра. Сегодня не было жарко, но не приходилось так же и мерзнуть - слишком идеально, чтобы быть правдой. Обычно идиллию что-то нарушало, а вот сейчас... Было просто грех не пройтись. Зачем оставаться в душных покоях, если можно было неспешно побродить в саду, отпуская все тревоги и заботы, отложить их на день грядущий и погрузиться в блаженную тишину?
Локи любил одиночество и спокойствие. В таких условиях есть возможность спокойно подумать о чем-нибудь, не отвлекаясь на какие-либо посторонние раздражающие факторы. А можно было наоборот не думать ни о чем, просто забыться, не существовать хоть какое-то время, раствориться и исчезнуть. Иногда это было очень нужно. И да, именно такая медитация была важной частью в жизни трикстера. Всем необходим покой, никто не может мучиться вечно - будь то простой человек или бог.
Именно поэтому подобные ночные прогулки вошли у Лафейсона в привычку. Он совершал вылазки довольно-таки часто, особенно приятно это делать было весной и летом - в холодные времена года приходилось кутаться во всякие тряпки, а вот сейчас можно было разгуливать практически нагишом. Не в прямом, конечно, смысле, а то вдруг все-таки кому-то вздумается посреди ночи выскочить в сад? Увидеть обнаженного Локи - это, конечно, большое счастье, но самому богу не хотелось бы быть застигнутым в таком виде каким-нибудь посторонним асом. Хотя ноги его все же были босыми - невозможно отказать себе в удовольствии пройтись по мягкой траве.
Казалось бы, что может нарушить эту идиллию, это прекрасное единение с природой? Никто не имел права беспокоить Локи в такие минуты, да и этого никогда не случалось... Видимо, до сегодняшнего дня... вернее, сегодняшней ночи. Теперь же Лафейсон ощущал чье-то присутствие прямо за своей спиной, что было... весьма неприятно, надо сказать. Мало того, что этот кто-то следил за ним, так он еще и посмел заявиться прямо сюда и нарушить его покой. Ну вот зачем ему это надо? Неужто Локи делал что-то такое запретное, что это непременно надо было прервать?
Трикстер обреченно вздохнул, а затем вдруг ощутил на своем плече ладонь. Уж больно знакомую ладонь. Да, сомнений никаких не оставалось. Определить личность незваного гостя не составило никакого труда. Ну и что ты здесь забыл, Тор? Что тебе от меня нужно?... Вечно он все портит, надо же... Талант у него, видимо. Нет, ну это уже ненормально... Следить, ходить за мной по пятам... Так же и рассудка лишиться можно!
- Локи, почему ты не спишь? - брат выглядел крайне обеспокоенным. Неужто в том, что Локи шастал ночью в саду, было что-то действительно странное? Казалось, все уже привыкли к его... необычности. - Я гулял, Тор. - тихо произнес трикстер, не скрывая раздражения в голосе. Хотелось остаться наедине со своими мыслями, но Тор бы вряд ли смог это понять. О да, теперь, видимо, следовало запастись терпением.

Локи ощущал прикосновение травы к босым ногам - это было щекотно, но в то же время неимоверно приятно. Ветер вновь дал о себе знать легким дуновением, а Лафейсон позволил себе некоторое время молчать, не давая ответ ни на один из вопросов, хотя и знал, что это все равно придется сделать. Таков уж его братец - он не отступит, пока не получит то, что ему нужно. Даже если придется быть грубым, нетактичным, лезть не в свое дело - Тор - словно ураган, сметающий все на своем пути, ему нет дела до того, что он порой может причинить вред своей настырностью. А может, он просто не понимает. Скорее всего, даже не задумывается о чем-то подобном. Локи, конечно же, не считал, что все, о чем может думать брат, это войны и следующие за ними пирушки. Нет, конечно, его брата могло волновать что-то еще, что-то менее материальное, ведь Одинсон все-таки не был просто тупой глыбой, которая по природе своей не способна думать ни о чем, кроме удовлетворения физических потребностей. Ведь если бы все действительно было так запущено, Один никогда бы не дал брату возможность занять свое место на троне. Да, порой Тор казался уж слишком глупым и наивным, словно ребенок, но все-таки он был не так уж прост, как казался на первый взгляд.
Очнувшись от внезапно нахлынувших размышлений о старшем братце, Локи понял, что тот все еще здесь, к тому же, ждет ответа на свои нескончаемые вопросы и с неподдельным интересом рассматривает его самого. Словно младший - трофей какой-то, ей Богу. Он не любил, когда кто-то в открытую пялился, а уж тем более, если это был Тор. Это казалось... странным, заставляло Локи ощущать себя неловко, отворачиваться, бежать в конце-концов, желательно куда подальше, лишь бы не видеть этого внимательного взгляда. Спасаться бегством сейчас трикстер не собирался, иначе рисковал совершенно сбить старшего с толку, а потом, через некоторое время, получить еще больше вопросов. Нелепых вопросов и пристальных взглядов. Смотрит так, будто на языке вертится что-то вроде: "А ты не болен, братец? Разгуливаешь посреди ночи в саду как ни в чем не бывало. Никакой нормальный асгардиец такого делать не станет... Ты спятил, да?" Представив, как Тор все это произносит, дебиловатым таким тоном, Лафейсон содрогнулся от внезапно нахлынувшего раздражения.
Тут он снова вспомнил о вопросах. Угадать о чем спрашивал брат было несложно. Что-то вроде "что ты тут забыл?" или "что можно делать в саду по ночам?". Ткнув пальцем в небо, Локи произнес: - Я здесь гуляю, Тор, - он специально сделал ударение на слове "гуляю", чтобы было понятно, что ничего другого он тут делать и не собирался и что ответ на все его вопросы он уже дал, - просто гуляю, никаких коварных планов, никаких психических расстройств. Чтобы ты знал, здесь думается лучше. Хотя откуда тебе вообще знать что-то о том, каково это - думать? Ты вон не долго, видимо, терзался мыслями и сомнениями, прежде чем пожаловать сюда.
Трикстер хочет звучать как можно более убедительным, он хочет, чтобы брат понял, что ему нужно одиночество, а не эти глупые допросы. Но в душе он уже чувствует себя проигравшим - по Тору видно, что он настроен на длительные и бессмысленные разговоры. Раньше, намного раньше, они любили это дело - просто поделиться друг с другом всем наболевшим, страхами, сомнениями, тайными желаниями или планами на будущее. Они могли болтать часами, могли рассказать друг другу практически все самое сокровенное и каждый из них мог рассчитывать на поддержку со стороны брата. Но это было очень-очень давно, с тех пор многое изменилось, они выросли, они сформировались как личности, каждый выбрал свой путь. И надо сказать, эти их пути редко пересекались. Братья отдалялись друг от друга с неумолимой скоростью и вот теперь, когда они оказались один-на-один, Локи почти чувствовал себя чужим для Тора. Он не любил возвращаться в прошлое - считал, что раз что-то уже произошло однажды, достигло своего логического конца, то незачем снова начинать все сначала, тем более, что это вряд ли возможно. Обычно все то, что "начинают с чистого листа" выходит корявым, грустным и заканчивается разочарованием.
- Брат, мне призналась в симпатии одна юная асгардийка, - внезапно нарушил тишину Тор. Локи выжидающе молчал, он не знал, что сказать, не знал, как следует отреагировать. Искренне не понимал, зачем Одинсон говорит все это ему. Неужто до сих пор доверяет и рассчитывает на поддержку, совет? Но Локи действительно понятия не имел, что ответить брату. Он не был специалистом в любовных делах - не являлся полный дилетантом, конечно, но и явно не был мастером. Конечно же, девушкам всегда больше нравился старший брат. Младший же оставался в тени его величия, правда, его никогда особо не печалил тот факт, что он был симпатичен мало кому из противоположного пола.
- Правда я не уверен в том, что она должна быть матерью моих детей. - брат подал голос опять и на этот раз сказал что-то такое, что вообще выходило за рамки адекватности в представлении трикстера. Нет, Тор, ну это уж слишком. Какое мне дело до тебя и твоих детей? Внезапно Локи ощутил странный укол где-то внутри, словно его ранила невидимая игла, тонкая-тонкая, практически едва ощутимая. Он осознал то, что оба брата действительно выросли. Что вскоре им нужно будет отыскать себе достойную жену, произвести на свет детей. А этого совершенно не хотелось. Лишние заботы... Или, быть может, дело совсем не в этом? Причина внезапной слабости Лафейсона кроется не в осознании бремени ответственности, которая в будущем должна лечь на его плечи?
Локи всегда гнал от себя подобные мысли. Они казались ему жалкими, недостойными, отвратительными. Неужто он без старшего братика не протянет? Неужели тот для него действительно значил так много? Глупо, очень глупо. Ревновать Тора к его друзьям, а теперь еще и к... девушкам. Ненормально, абсолютно ненормально. Локи не должен быть привязанным к брату, это делает его слабым.
- Она тебе... нравится? - Лафейсон произнес это прежде чем успевает осознать, что делает, но теперь отступать уже поздно, - Ты испытываешь к ней то же, что и она к тебе? Если так, тогда что заставляет тебя сомневаться в правильности своего выбора? - произнеся это, Локи вмиг повернулся к брату спиной и сделал вид, что рассматривает что-то в кустах. Уж больно неловко было вот так разговаривать друг с другом после долгого затишья... Или трикстер просто не хотел, чтобы Тор заметил перемену в его настроении? Если поначалу это было раздражение и ничего больше, то теперь... Нет, нельзя было вдаваться в мысли по этому поводу - погубить ведь себя можно.

Локи чувствовал, что Тор до сих пор смотрит на него. Даже когда он повернулся к нему спиной, тот продолжает рассматривать. Вглядываться. Как будто стремится понять что-то. Разгадать страшную тайну, таящуюся где-то на самом дне его души. Но никакой тайны не существует, верно, Локи? Сам все себе придумал. А ведь раньше было гораздо проще, почему все так усложнилось теперь? Почему нельзя было ничего не скрывать? Почему на протяжении уже долгого времени что-то грызло изнутри, разъедало, словно кислота, оставляя после себя зияющую пустоту. И вот так вот он жил, с дырой в душе. Если она у него вообще была, эта самая душа. А Тор же - он всегда оставался Тором. Светлым, открытым и искренним. Отчаянно пытавшимся понять, что же такого происходит с его младшим братом. А ничего не происходит. Просто с каждым днем становится все тоскливее и мрачнее, тучи сгущаются, становятся серыми, но дождя никогда не будет. Это так ужасно - ждать его, осознавая, что ничего не произойдет. Хотелось, чтобы вся грязь вылилась наружу, освободиться от этого, очиститься. Но Локи лишь ждал, и ждал непонятно чего, как будто в один прекрасный день можно будет проснуться утром и обнаружить, что все, наконец, нормально. Что буря миновала, что больше никому ничего не угрожает. Плохой сон закончился, а теперь начинается жизнь... Но это утро никогда не придет.
- Хм... Значит... - Локи начал было снова рассуждать о девице и чувствах Тора к ней, но вдруг понял, что все дело явно не в этом. Снова эти попытки погрузиться в прошлое, несчастные потуги вернуть хоть что-то, что могло бы их связывать. Но ничего этого теперь нет, все было выжжено ненавистью, гневом, обидой, которые младший затаил на старшего. А вот сейчас Локи стоял к Тору спиной и сжимал руки в кулаки - он еще никогда так сильно его не ненавидел, наверное. Никогда не чувствовал себя таким неуклюжим, неспособным ничего сделать, слабым, глупым. Ведь не глупо ли - разводить тут разговоры с абсолютно чужим тебе человеком? Разве не проявлением слабости было то, что Лафейсон до сих пор стоял здесь, что он не смог вот так просто развернуться и уйти? А хотелось унести ноги. И бежать, бежать, бежать, не оглядываясь. Потому что он чувствовал, что погружается на самое дно этого мерзкого болота. Чувства. Они затягивают его вниз, крепко цепляются за ноги и руки, обволакивая черной слизкой массой, одолевая разум, способность мыслить рационально и говорить связно. Именно поэтому Локи молчит - боится проговориться, боится, что в его голосе будет слышен тихий-тихий намек на грусть. Боится открыться, показать истину. Лучше никому этого не видеть. Пускай бы все думали, что он просто бесчувственный кусок льда, презирающий все и всех вокруг. Но нет. Локи знает, что Тор видит его насквозь. Пусть даже сам того не осознавая, он чувствует его. "Он все знает, он все знает!" - бьется в голове бешеная мысль, словно она не его, нет, он бы никогда не думал об этом. Ему же все равно, ему никогда не страшно, а Тор его просто раздражает, вот и все.
Эти отключки происходят все чаще. Такие себе погружения в себя - раньше он мог их контролировать, теперь же это происходит непроизвольно. Голову окутывает туман, Локи вообще с трудом соображает, где он сейчас находится. Мысли стали слишком громкими и слишком навязчивыми. Нельзя давать им столько свободы, иначе он действительно рискует потерять рассудок. Да и не стоит придавать им такого уж глобального значения. Хватит. Я пришел сюда, чтобы прекратить думать. И я сейчас же перестану погружаться во все эти внутренние терзания. А Тор... Тор пусть делает и говорит, что хочет. Словно по приказу, останавливаются бешено мечущиеся в голове мысли. Локи мысленно считает до десяти, делает тихий вдох, затем выдох. Он уверен, что брат ничего не заметит.
А затем, ощутив легкий хлопок по спине, спешит догнать. Локи движется практически с молниеносной скоростью, следуя за Тором по пятам. Слышит тихий шелест шагов - брат никогда не отличался способностью оставаться незамеченым на протяжении долгого времени. Лафейсону хватает несколько секунд, чтобы отыскать то место, где стоит сейчас Тор. Подходит почти вплотную, да так и застывает на своем месте, прямо за спиной брата. Локи дышит Одинсону в затылок, жадно хватая легкими воздух. Вот так незатейливо они и поменялись местами. Трикстер не видит лица Тора, практически не слышит его дыхания. Он протягивает руку и сжимает пальцами кончик рукава братовой рубахи.
- Поймал.

Надо же было ему так перепугаться, когда Тор ухватил его за локоть и резко притянул к себе!.. Это были всего лишь "крепкие дружеские объятия", но Локи вздрогнул так, будто ему живот проткнули ножом. Он терпеть не мог, когда кто-либо смел нарушать его личное пространоство. Это всегда было одним из уязвимых местечек трикстера, поэтому он старался скрывать это, самому держаться от людей как можно дальше, лишь бы никто не понял, что элементарная физическая близость делает его беззащитным. А Тор, конечно же, знал. И всегда стремился разрушить все те барьеры, что строил Локи, дабы хоть немного уберечь себя. Он был таким хрупким и слабым, казалось, вот-вот рассыпется, лишь дотронься. Но брат любил вот так неожиданно хватать его и заключать в крепкие объятия, да такие, что не каждый бы вынес. Несомненно, Тор отличался огромной силой и мощью, но Локи, будучи маленьким и хилым по сравнению с братом, всегда мужественно терпел неожиданные порывы "нежности". Конечно же, Тор делал все это специально. Ему нравилось действовать брату на нервы, хотя Локи тоже в долгу не оставался. И если первый действовал открыто, оставаясь практически безобидным, то второй всегда придумывал такой изощренный план мести, что последствия частенько бывали плачевны. Колючий, злой Лафейсон тоже знал многое об уязвимых местах брата - ни одно из них не было связанно с его физическими способностями и особенностями. Уж в этом старший превосходил на все сто процентов. Поэтому сейчас трикстеру оставалось лишь стоять и молчать, ощущая, как рука брата ерошит его и без того расстрепанные черные волосы. Теперь это напрягало намного больше, чем в детстве. И еще это было необычно, как-то чуждо, совершенно ненормально - вот уже в который раз за эту ночь. Похоже, Тор сегодня явно решил переступить черту и нарваться на гнев младшенького. Что ему, скучно, что-ли, стало? Или уж больно хорошо живется, жизнь настолько сладка, что аж приторна и вызывает тошноту? Захотелось, чтобы Локи разбавил все это каплей своего яда? А если не в этом дело, то что тогда? Неужто наивный брат надеется, что таким образом можно восстановить какую-то связь, что была между ними ранее? Нет уж, физическая близость тут явно не поможет. К тому же, такая грубая! Локи сейчас считал Тора самым наглым существом во всем мире. Он злился, почти шипел, как разъяренная кошка, ему хотелось выцарапать брату глаза и сбежать. Но он все еще молча стоял, гордо снося все унижение, которым его одаривал Одинсон.
Голос брата звучал по-настоящему виновато, на какой-то миг трикстеру в голову пришла даже мысль о том, чтобы простить все эти глупые проделки и пойти спать. Но его снова что-то держало, как будто невидимые цепи сплелись под ногами, не позволяя сдвинуться с места. Он, наконец, взглянул прямо в глаза старшего брата, примечая, что тот практически не изменился с тех пор, как... Нет, сейчас не будет откровений, слишком поздно. Локи пытался мысленно себя убедить, что не хочет дважды наступать на одни и те же грабли, но Одинсон смотрел на него с такой неподдельной, искренней нежностью, что становилось не по себе. И вновь страх, отдающийся диким биением сердца в груди. Хотелось заорать от ужаса происходящего, в то же время смеясь над этой нелепостью. Может, он действительно уже сумасшедший? В конце-концов, разве братьям запрещено доверять друг другу, прощать ошибки и вот так смотреть прямо в глаза, не тая никакого зла и обиды в душе?
Стоило лишь Локи подумать о том, что все происходящее - нормально, как Тор снова атаковал его очередными объятиями. Неслыханная наглость, все-таки. Вот главная черта его брата. Наглость и упертость. Ведь Одинсон знал, что Локи боялся. И все равно делал свое дело... Так нравится причинять мне вред? Или...?
Да что он возомнил о своем брате, все-таки?! Думал, что Тор станет обнимать его, ласково прикасаться губами ко лбу, для того, чтобы сделать больно? Абсурд же. Это только ему, Локи, могла прийти в голову мысль о такой изощренной пытке. А Тор, он же хотел как лучше. Он просил прощения, оставляя на прохладном лбу брата невесомый поцелуй. Он хотел сказать, что всегда будет рядом, чтобы защитить его, Локи, крепко сжимая в объятиях. Лафейсон ненавидел себя за то, что его ненормальный мозг всегда все настолько извращал, оборачивал все действия против тех, кто их совершал, пусть даже эти действия не несли в себе никакого злого умысла.
- Тор, оставь эти проявления братской любви при себе! - голос Лафейсона был хриплым и тихим. Он звучал фальшиво и неискренне, все его слова оказались совершенной противоположностью того, что он чувствовал. И знал же, что брат обязательно поймет это. Да он нарочно сказал эту фразу так, чтобы Тор только обнял его еще крепче!
Локи чувствовал себя более слабым и уязвимым, чем когда-либо. Но он уже не боялся.

- Тор... Тор, ты кретин. - Локи хмур, как туча. Тело его напряжено, он словно парализован. Тор теперь не кажется ему пугающим, ибо внезапно приходит осознание того, как это смешно - бояться собственного брата, бояться чувств к собственному брату. В конце концов, эмоции - неотъемлемая часть нашей сущности. Каким бы злым и черствым ты не был, какого бы бесчувственного персонажа из себя не лепил, рано или поздно ты дашь слабинку. И вот все твои карточные замки рассыпаются, маски трескаются и разлетаются на куски. Ты открываешься кому-то, непременно жалеешь об этом, но чувствуешь, что так будет правильно. Просто никто не способен вынести бесконечное моральное давление, разрушающее изнутри, калечащее. Рано или поздно все сдаются. Все обнажают опасные чувства, чтобы потом вновь закрыться. Вот только с этим уже получается небольшая проблема. Невозможно исправить то, что однажды так вероломно разрушил. И это касается даже внутренних барьеров, которые мы для себя ставим. Поэтому вернуться в прежний образ бывает довольно-таки непросто. Но когда ты на грани срыва - тебе уже плевать. Думать о том, что предстоит после всего этого, не хочется. Мысли просто улетучиваются напрочь в какой-то миг - и ты уже не отдаешь себе отчет в своих действиях.
Руки Тора покоятся на плечах Локи. Только сейчас Лафейсон начинает чувствовать что-то такое, чего давно уже не испытывал. Тепло. Нет, это даже не тепло, это просто жар какой-то! Такое ощущение, что его сейчас бросит в пот. Но это было бы уже слишком. Это кажется и это пройдет. Наверное, они просто слишком долгое время не были близки. Странно, как такая хрупкая связь смогла в один миг обрести прежнюю силу. Как ожили забившиеся в тайные уголки души чувства, которые, по идее, должны были быть уже мертвы.
Нет, Тор никогда не будет его врагом. Странное противоречие: он всегда был самым главным противником Локи, а вот сейчас трикстер осознает, что никогда его таковым не считал и не сможет этого сделать. Потому что это родной человек. Удивительно, что Лафейсон осознает это, а что еще более странно: почти не пытается отрицать. Внутри него ведется прежняя борьба, но он уже знает, какая сторона сегодня победит. Сопротивляться самому себе глупо, но Локи же никогда не выбирал легких путей? Он, по сути, был таким же упрямцем, как и старший брат. И иногда совершал гораздо более глупые поступки.
Когда губы Тора, наконец, прижимаются к щеке Локи, а затем медленно скользят по скуле, к губам, он уже не способен на адекватные мысли. Было бы хорошо, будь он способен хоть на какие-нибудь. Такое ощущение, будто он - совсем уж мальчишка. Такой себе подросток, у которого коленки дрожат и подкашиваются при виде объекта воздыхания. Стоп... О чем он только что подумал?...
Хотя... Ситуация была более, чем двусмысленной. Интересно, как это смотрится со стороны вообще? Нет, ну шикарная картина: два брата, целующиеся в саду посреди ночи. Локи почти смешно, когда он представляет себе это. Но в следующий момент губы Тора накрывают его собственные, и вот тут то всем мыслям явно приходит конец. Руки Лафейсона, словно не повинуясь его собственной воле, тянуться к волосам брата, вплетаясь пальцами, почти грубо, без особого трепета. Он углубляет поцелуй, притягивает Одинсона к себе и прижимается к нему максимально крепко. Он хочет взять контроль в свои руки, но попытки явно не заканчиваются успехом, потому что дыхание сбивается, руки не слушаются, да и мозг спешит окончательно отключиться.

Нельзя сказать, что он не задумывался об этом раньше. Тор для него всегда значил гораздо больше, чем остальные люди. Локи частенько стремился задеть брата за живое, обидеть, сделать как можно больнее, словно таким образом он мог отомстить ему за то, что тот всегда и во всем был лучше. Локи был холоден как лед по отношению к Одинсону, что поначалу стоило ему немалых услий, затем - вошло в привычку. Он упирался, брыкался, противился теплоте и нежности, что исходили от его брата, то и дело макая его лицом в грязь, да так, чтобы побольнее, поунизительнее. Но так было обычно. А эта ночь явно не могла считаться обыкновенной. Лафейсон понимал, на что он подписывается. Последствиями всего этого, наверное, станут долгие вгляды, полные томления, ненавязчивые прикосновения, а потом - срывы, сопли, слезы брата, и все о том, что "зачем ты вообще позволил мне это сделать?!" и "неужели тебе действительно было плевать?". Но самое отвратительное - то, что Локи должен будет этому всему противиться, снова язвить, надеть на себя эту вечную маску циника, практически приросшую к лицу. Но он также понимал: рано или поздно между ним и Тором должно было случиться что-то подобное. Слишком много невысказанного оставалось между этими двумя на протяжении столь долгого времени. Но теперь словами можно было все только испортить. Нужно было идти напролом - то, чем обычно и занимается Тор. Для него эта стезя более привычна, нежели для Локи. Лафейсон же с трудом представляет, что ему делать дальше. Нет, не то, чтобы он не знал. В теории, конечно, все знают. Но проделывать все это со старшим... Как-то даже в те времена, когда он пытался нарисовать в голове подобную картину, получалось естественнеее. Теперь же было сложно поверить в реальность происходящего.
Лафейсон чувствует, как брат поднимает его на руки. Он проделывает это легко, словно Локи - пушинка какая-то, черт возьми. И откуда в нем столько силы? Трикстер помнит брата маленьким сопливым мальчиком, а теперь перед ним - настоящий мужчина, на фоне которого даже сам себе кажешься слабой девчонкой. Локи всегда это раздражало. Действительно, в нем было что-то женственное, неприсущее для мужского пола. Но он все же оставался мужчиной. И даже сейчас, в таком вот положении, пребывая на руках у старшего, Лафейсон меньше всего хотел казаться изнеженной девушкой. Хотя что уж там говорить, они оба прекрасно знали, кому здесь отведена женская роль. Нужно было просто поменьше размышлять. А то не дай бог пропущу все самое интересное. Локи чуть было не засмеялся, но вовремя успел подавить смешок, так и застрявший в горле комом. 
Он понимает все сам, без слов - когда Тор сажает к себе на колени, когда обнимает сильными руками, сжимает в объятиях до боли, практически до хруста в ребрах. Все же он навсегда останется таким. И нельзя сказать, что Локи сейчас было плохо, что ему не нравилось физическое превосходство брата. Все чувства и мысли смешались в какой-то совершенно дикий коктейль, ароматный, терпкий, пьянящий.
- А ты бы остановился, если бы я попросил? - на губах трикстера играет лукавая усмешка, он знает, что брат всегда с головой бросается в омут чувств, не задумываясь о последствиях сего безрассудства. Локи почему-то хотелось думать, что так было бы и теперь, пусть даже он и попытался бы оттолкнуть, вырваться, Тор держал бы его крепко, так, чтобы синяки на теле появлялись. Ну надо же, и откуда у него эти мазохистские наклонности?..
Локи не замечает, что почти дрожит в руках брата. Не слышит, как с его собственных губ срывается тихий стон, когда он чувствует руку брата где-то возле своего паха. Он запрокидывает голову, открывая шею. Он надеется, что завтра не увидит алых пятен на собственной бледной коже, но почти уверен, что они будут.
Лафейсон пытается быть осторожным и неторопливым, исследуя кожу брата своими губами, но тело не слушается, и он с жадностью голодного волка набрасывается на свою новоиспеченную жертву. Целует везде, где только можно, руками блуждает по спине брата. Осознание того, что их может кто-то увидеть, теперь ни капли не смущает и перестает быть столь волнительным. И Локи окончательно отбрасывает свой стыд, шепча имя брата, то и дело прогибаясь от ласк его грубых рук.
Это определенно один из самых прекрасных запретов, которые обоим когда-либо приходилось нарушать.

Когда все это только начиналось, его чувства походили на огромный клубок спутавшихся нитей. Ему не было ни начала, ни конца и это не могло не бесить. Такое положение вещей просто выводило из себя: вот он проклинает Тора, выкрикивает ему вслед обидные слова, а в следующий миг может раскаиваться - только мысленно и только про себя, конечно же. Все эти чувства начали преобретать некий странный оттенок, становились все более неадекватными. В итоге Локи однажды понял, что - о боги! - хочет собственного брата. Лишь тот факт, что подобная мысль пришла в голову, жутко пугал, заставлял гнать от себя порочные желания прочь. Но с той поры в мозгу засела навязчивая идея. Лафейсон знал, что не сможет ничего с этим сделать, но и спешить с проявлением ициативы не рисковал. Тем более, это зависело не только от него одного. Он, конечно, был тем еще эгоистом, но вряд ли стал бы набрасываться на Тора и насиловать его. Жутко было даже думать о подобном. Это просто унизительно, гадко даже для Локи, который, казалось бы, имел устойчивую психику и плевать хотел на многие табу. А в том, что чувства были хоть в какой-то степени взаимными, он не сомневался.
Почему так случается? Они ведь были родственниками, никто никогда не делал попыток натолкнуть кого-нибудь из них на столь грязные мысли. Тем не менее, оба брата вынуждены были хранить свою маленькую тайну, не будучи в силах избавиться от нее. То ли кто-то был слишком слаб, то ли просто не хотел прерывать процесс преобразования братской любви в не-совсем-братскую. Это казалось каким-то новым необыкновенным приключением, авантюрой, в которую они ввязались, не раздумывая.
Что ж, оба получили то, что хотели.
Локи внимательно следит за действиями Тора, стараясь не упустить но одного движения, ни одного взгляда, словно жадно впитывая все это в себя, в свою память. Он будет долго помнить сегодняшнюю ночь - это уж он знает точно. Лафейсон чувствует, что шустрые руки братца уже добрались до шнуровки на его штанах, ощущает прикосновения теплых пальцев. В груди полыхает пламя, обжигающее, перехватывающее дыхание, заставляющее мелко дрожать под руками Тора. А через несколько секунд он догадывается (на трезвую оценку ситуации он уже не способен), что они меняются местами. Ну что, хитрец Локи, добился своего? Вот он, твой брат, перед тобой на коленях, жаждущий, распаленный, но в то же время ласковый и покорный. Он сейчас крайне уязвим, и от этого почему-то становится еще приятнее, Локи, даже будучи в таком положении, ощущает свою власть. Все теперь зависело от его реакции, от его согласия, от его разрешения. Страший будет очень стараться, чтобы угодить ему, уж это он знает.
На лице Локи все еще блуждает улыбка, хитрая, безумная, полная торжества. Он не пытается совладать со сбившимся дыханием, утопает в новом поцелуе, в который его втягивает Тор, почти стонет, ощущая жадные губы брата своими. На секунду они отрываются друг от друга, Лафейсон глядит старшему в глаза - вид у того абсолютно дурацкий. Слова Тора едва удается услышать, уловить их смысл. Фраза проста и очевидна, но звучит это намного интимнее, чем какие либо отчаянные признания, которыми обычно бросаются безнадежно влюбленные в порыве страстей.
- Я знаю, - просто отвечает Локи, а улыбка его становится шире. Он приподнимается, затем резко притягивает брата к себе, жадно срывает с него мешающую рубаху. Хочется видеть его, хочется еще больше откровенности, беззащитности и взаимного доверия. Проделав это, Локи послушно принимает прежнее положение, пытаясь расслабиться и успокоить рваное дыхание. Ощущая накатывающие с новой силой волны удовольствия, когда пальцы брата касаются внутренней стороны бедра, Лафейсон, наконец, сдается. Он закрывает глаза и тихо стонет, сжимая руки в кулаки. Ему стоит больших усилий не заорать прямо сейчас, чтобы брат взял его, но он знает: все самое лучшее достается тому, кто умеет ждать.

Локи с удовольствием отмечает, что Одинсон, кажется, слегка злится. Что это за злость, злость на себя, за то, что позволил себе вытворять подобные вещи, злость на брата, который спровоцировал его? Очевидно, такие забавы оказались для святого Тора чем-то за гранью приличия, чем-то постыдным и, быть может, противным, мерзким, вызывающим отвращение и рвотные позывы. Да плевать. Не то, чтобы Локи не разделял сего мнения. Нет, конечно же, нет, ему не было приятно, его тошнило от всей этой грязи, он сейчас не метался дико и отчаянно, не хватал ртом воздух, прося о продолжении. Только не останавливайся, только не останавливайся, только не...
Мысли роятся в голове пчелами, смешиваются, путаются. Перед глазами все плывает, да что же это такое, чувство, будто в обморок сейчас свалится. Хотя вроде бы ничего особенного. Просто его брат вдруг решил у него отсосать. Да, вот так. Дрались, кусались, царапались, всем своим нутром стремясь доставить друг другу как можно больше неприятностей (хотя в случае с Тором они оказывались намного безобиднее, ну он же просто не был такой язвой, как младший), а потом встретились однажды ночью в саду - вот вам и результат. Нет, ну не комедия ли? Было бы смешно, если бы не было так грустно, ей богу.
Локи замирает, чувствуя губы брата на своем члене, прислушивается к ощущениям. Ему кажется, что он сейчас не выдержит и прикончит Тора прямо на этом месте. А еще он думает, неплохо бы вырвать ему клок волос, вновь вцепляется в них пальцами, да там уже не волосы, а сено на голове, смешной он все-таки. Локи резко притягвает голову брата еще ближе, прислоняет к бедрам, стонет сквозь рваное дыхание. Не отводит глаз от Тора, ни за что и ни за какие деньги, троны, да вообще никогда и ни за что. Это нужно видеть, просто необходимо, как воздух. Это приятно, сладко до дрожи.
В голове уже не остается ни одной мысли о том, что наступит какое-то завтра. Кто вообще все эти глупости придумывает, мол, нужно думать о будущем, заботиться о последствиях своих поступков. Куда приятнее нарушать все эти праведные наставления, глотая ядовитый запах трав ночного сада, упиваясь их с Тором маленькой тайной.
Лафейсон крепко держит брата за волосы, подчиняет, руководит, задавая ритм, а если точнее, сбивает с него, только мешает, но ему до ужаса нравится контролировать действия новоиспеченного любовника. На самом деле, по этому поводу в голове Локи всегда было слишком много противоречий, слишком часто он позволял себе предвкушать запретную ночь, столь же часто он и отбрасывал все свои мечты куда подальше, лишь бы не смотреть на брата так плотоядно.
Лафейсон бросает краткий взгляд чуть ниже головы брата, который уже откровенно теряет контроль, практичеки безо всякого стыда проделывая незамысловатые движения ртом. Смотрит на его руку, ласкающую возбужденную плоть, господи, на свете не существует ничего более прекрасного, чем все это. Локи почему-то ощущает явный порыв помочь брату, но спохватывается, успокаивает себя тем, что тот вполне справится самостоятельно. Боги, как же я давно хотел... Лафейсон стонет пошло, громко, чуть ли не срываясь на крики. Какое ему теперь к черту дело, что их кто-то там услышит? Он выгибает спину, отпускает, наконец, волосы брата, чтобы вцепиться в его плечи, разодрать ногтями до крови. Локи не уверен, что это реально. Все опять плывет, перед глазами прыгают яркие разноцветные пятна, в висках бешено стучит кровь. Совершенно непонятным остается тот факт, что Лафейсону все еще удается хоть немного регулировать громкость собственного голоса, ибо у него определенно эмоциональный переизбыток, будь его воля, он орал бы так, что потревожил бы сон милого, милого папеньки, что тихо сопел в своих чертогах, не подозревая того, что на территории сада творится ужасный разврат.

Странная особенность каждого существа, будь то человек, животное или даже бог, в стремлении быть чьим-то рабом. Ему нужен тот, кто будет отдавать приказы, кто будет думать за него, тот, перед кем нужно будет падать на колени, целовать руки - в общем, всячески унижаться. Каждый кричит, что хочет быть независимым и свободным, но почему тогда в скором времени он становится покорным слугой для другого, а тот, в свою очередь, пресмыкается перед кем-то еще? Быть рабом удобнее. Надежнее. Ты как бы перекладываешь весь груз ответственности со своих плеч на чужие. Ответственности за свою жизнь. Хотя по идее она принадлежит только тебе и лишь ты должен ею распоряжаться. Никто никогда не сможет этого сделать. Мы ищем поддержку, ищем того, кто будет всячески помогать и наставлять на пусть истинный, но все это - не более, чем проявление нашей бесхарактерности, неспособности самостоятельно руководить своей жизнью. Тот, кто выставляет себя гордым и величественным королем, на самом-то деле лишь жалкий раб, искреннее желающий, чтобы его связали по рукам и ногам, подчиняя, чтобы взяли полностью в свою власть. Так и Локи, всячески показывая свое превосходство, втайне жаждал, чтобы его поставили на место, да пожестче, безо всяких поблажек. Латентный мазохист, что еще сказать. Извращенец? Нет, вряд ли. Хотя, наверное, нашлось бы много таких, кто пришел бы в ужас от того, что он позволял делать с собой сейчас, в этом саду, на этой скамье.
Когда Тор вдруг отстраняется, Лафейсон с трудом понимает, какого черта вообще происходит и почему брат решил противиться его и собственным желаниям. Но в следующий миг в затуманенный разум приходит понимание того, что сейчас случится, и от этого становится еще жарче, еще приятнее, каждая эмоция усиливается в несколько тысяч раз, дыхание учащается, хотя куда уж, казалось бы, учащаться.
То, что говорит брат, окончательно сносит крышу и без того перевозбужденному Локи. Он готов поклясться, что никогда не слышал, чтобы Тор говорил таким тоном, хотя он произнес это без особого пафоса. Прозвучало, однако, даже пугающе, что как раз было неприсуще простодушному доброму братцу. Значит, Лафейсон не ошибался - Тор никогда не был настоящим кретином, коим почему-то стремился казаться. Что ж, никогда не суди по внешней оболочке. Никогда не полагайся на первое впечатление.
Лафейсону сейчас хочется, чтобы его раздавили, как жалкое насекомое под ногами. Он ощущает острую потребность в том, чтоб им владели, причем не кто-нибудь, а именно тот, кто сейчас рядом с ним. Когда и с чего все это началось? Локи не знает. Локи не хочет знать. Он хочет, чтобы его поставили на колени и отымели. Надо же.   
Трикстер чувствует, как Тор резко срывает его со скамьи, слышит шуршание одежды, дыхание брата. Кажется, Одинсон целует его, Локи уже не соображает, происходит ли это на самом деле или ему все кажется. Он чувствует горячие ладони на своих бедрах, дрожит, предвкушая. А потом - острая боль, ни с чем не сравнимая, ужасная, сильная, словно тебя изнутри разрывают - Тор ничуть не заботится о комфорте брата, а может, ему просто нравится причинять эту боль. Сдержать крик не получается, трикстер инстинктивно пытается вырваться, но его держат крепко, слишком крепко для слабого Локи. Это к лучшему, Лафейсон разумом понимает, что клетка закрыта - рваться на волю уже поздно. Любые попытки бесполезны, к тому же, противоречат его собственному желанию испытывать эту боль и унижение.
В какой-то момент с губ чуть было не срывается предательское "пожалуйста", он не знает, что значит "пожалуйста", но мысленно умоляет, едва не скулит, словно какая-нибудь шавка. Зубы брата оставляют на плече клеймо, и Локи искренне благодарен за это, мысленно давая себе установку отплатить тем же. В конце концов, трикстер знает, что Тор принадлежит ему - теперь, после этой ночи, отрицать будет невозможно. И нет разницы в том, кто кого поимел и кто перед кем стоял на коленях.